Французы на северном полюсе

– Завтра жди мороза, от которого могут схватить простуду даже тюлени, – заметил боцман.

– Несчастные животные, – жалобно вздохнул Плюмован.

– Кто, тюлени?

– Да не только, Геник. Твои слова заставили меня подумать о пташках, которые вчера устроили нам настоящий праздник. Помните, как они радостно кружились вокруг, так что я совсем было подумал, что мы находимся в Тюильри или Люксембургском саду. Боюсь, что этот проклятый мороз убьет их.

– Что поделаешь, значит, так тому и быть, – вмешался повар Дюма.

– Эх ты, каннибал!

– Ты не понял меня, я люблю животных…

– И я, – закричал провансалец, обнажая в широкой улыбке зубы настоящего людоеда. – Я их люблю, может, даже больше, чем ты, только я люблю их желудком, это ведь дело вкуса.

– В самом деле, парижанин, не слишком убивайся о бедных воробышках, ведь это инстинкт их подталкивает, – вновь заговорил Геник. – Инстинкт загнал их так далеко. Они, видно, подумали, что зиме конец. У нас тоже иногда бывает ложный прилет ласточек.

Снаружи бушевала буря и валил снег. Скоро палатку засыпало, и стало нечем дышать, так что приходилось время от времени ее проветривать, раздвигая края.

Матросы аккуратно раскладывали вещи, ведь пребывание здесь могло продлиться гораздо дольше, чем предполагалось вначале. Жизненное пространство оказалось настолько небольшим, что, когда сложили все мешки, оружие и тюки с провизией, для людей места просто не осталось. Разместились кое-как, сидя на баулах, поджав ноги по-турецки.

Устроившись между двумя рядами тюков, которые служили одновременно и диванами, и кроватями, и коврами, перед лампой, на которой подрагивало блюдо, пахнущее «ароматно» моржовым жиром, восседал повар Дюма, готовивший ужин.

Освещение оставляло желать лучшего – в спешке не хватило времени, чтобы установить электрический аппарат. Кок, нуждаясь в дополнительном источнике тепла, зажег вторую лампу. Стало ненамного светлее, но заметно потеплело.

Только что вернулись двое часовых, охранявших лодки. Бедняги побелели от инея, а их одежда стала твердой, как камень. Термометр показывал минус двадцать шесть. Время от времени слышался леденящий кровь волчий вой или рычание медведя, вышедшего на охоту. Животные, испытывая сильный голод, почуяли стоянку человека и теперь бродили вокруг перевернутых шлюпок. Только выстрелив или, как говорили матросы, «подпалив им усы», можно было заставить их отступить.

Да, сейчас приходилось лишь сожалеть о просторных и удобных каютах погибшей «Галлии», об электрических фонарях, калорифере, теплых гамаках и еще стольких необходимых вещах.

После ужина пришлось сымпровизировать освещение не только для того, чтобы часовые легко могли найти обратный путь, но и для того, чтобы отпугнуть диких животных. Консервная банка, пол-литра моржового жира, хорошенько растопленного на спиртовке, фитиль из канатных волокон, и вот уже готов ночник, при свете которого можно кое-что разглядеть. Это примитивное сооружение и подвесили с помощью медной проволоки к потолку палатки.

Из-за испарений воздух в помещении был настолько спертым, что люди с трудом различали друг друга, двигаясь как тени в густом тумане, Светильник постоянно мигал и походил на луну, окруженную светящимся ореолом. На внутренних стенках палатки, влажных, словно после дождя, капельки сконденсированной воды образовали тонкую ледяную корку.